Отец Бернардо остановился на лестнице: "Согласится, непременно согласится. Надо будет пригласить епископа из Боготы, он и будет крестить. А я, — он поднял ручки и потер их, — я, может быть, после этого получу пост викария, когда наш умрет"
Дверь отворилась, и отец Бернардо мышкой проскользнул в кабинет. "Позвольте мне поговорить с заключенным наедине, — попросил он офицера.
— Хорошо я ему лоб разукрасил, шрам останется, — Иосиф посмотрел в потное лицо священника. "Ничего, так ему и надо, этому поцу".
— Надеюсь, вы подумали, дон Хосе, — отец Бернардо прошелся по кабинету и остановился у окна.
— Будет очень красиво, — подумал священник. "Наденем на него рубище, обреем голову, и он босиком пройдет до собора. И даже кнутом бить не будем, это должен быть праздник, ликование, никакой крови. Публичное раскаяние, крещение, а потом запрем его в монастыре — замаливать свои грехи. И пострижем, конечно, ордену всегда нужны хорошие врачи. Слава Богу, этот брат Джованни сегодня уехал в Боготу, а то бы непременно начал лезть не в свое дело, вопросы задавать. Этот Иосиф сломается, жить все хотят".
— Подумал, — Иосиф помолчал, и добавил издевательски: "Отец Бернардо".
— Так мы можем готовить крещение! — обрадовался священник.
Иосиф почувствовал холод наручников на запястья. Он медленно, раздельно сказал: "Слушай меня, мешумад".
Он увидел, как дернулся священник и усмехнулся: "А, не забыл талмудтору. Так вот, во-первых, пусть твой папа Арье волчком в гробу вертится, пусть ему будет стыдно, что сын у него такое дерьмо. Во-вторых, — Иосиф помедлил, — можешь готовить костер, никакого крещения я принимать не буду".
Отец Бернардо посмотрел на него снизу вверх — темные глаза мужчины были полны презрения. "Если ты сам продал веру своих предков за кусок хлеба, — добавил Иосиф, — то Господь тебе судья. Но не думай, что я последую твоему примеру. Все, — он пошевелил плечами и поморщился, — рана болела, — хватит устраивать тут фарс, дайте мне побыть одному перед смертью".
— Тебя сожгут, — зло сказал отец Бернардо, — сожгут там, у порта, на той маленькой площади…
— Это будет честь для меня, — устало сказал Иосиф, и крикнул: "Сеньор капитан, мы тут со святым отцом договорились — меня все-таки поведут на костер!"
Уже когда офицер подтолкнул его к двери, Иосиф обернулся и поглядел в лицо священнику: "Ки ло аль-лехем левадо ихъе ха-адам, Барух бен Арье".
— Что это? — вдруг заинтересовался испанец.
— Из Второзакония, — ответил Иосиф, заметив испуг в глазах монаха. "Не хлебом единым жив человек, но, словом Господа. И я назвал отца Бернардо его настоящим именем. Еврейским именем, — добавил он, улыбаясь. Не оборачиваясь, Иосиф вышел из кабинета.
Утреннее солнце заливало мощеную улицу веселым, ярким светом, шелестели листья пальм. Начальник караула издали увидел высокую монахиню, что, с корзинкой в руках, шла к входу в тюрьму.
— Слава Иисусу Христу и Святой Деве! — монахиня набожно перекрестилась. Достав из корзины сверток с печеньем, она стала оделять караул. "В честь праздника, Вознесение Господне на той неделе. Можно ли пройти к заключенным, помолиться за их спасение? — она подхватила корзинку. Начальник караула вспомнил: "Этот священник меня предупреждал. Сестра Хосефа. Грех так и думать о монахине, но хорошенькая какая. Глаза красивые".
— Конечно, сестра, — вежливо сказал он. "Филиппо вас проводит".
Монахиня подхватила коричневую, грубую рясу. Перебирая четки, она поспешила вслед за солдатом. Спустившись вниз, тот отпер дверь подвала и весело заметил: "Там у нас фонари, так, что все видно".
— Отец Джованни мне говорил, что у вас там, — монахиня понизила голос и оглянулась, — конверсо есть! Я бы особо за него помолилась, ваше превосходительство, может быть, он все же раскается…
— Если хотите, — солдат лениво жевал печенье. "Я вам его камеру открою, этот Мендес все равно — к стене прикован, не убежит. А сам тут постою, — он с тоской посмотрел на солнечный свет, что лился сверху. Монахиня сказала: "Да вы идите, на дворе побудьте, вы и так тут — под землей все время. Жалко вас, бедненьких".
— Доброе сердце, — растрогался солдат, лязгая ключами. "Эй, Мендес! — крикнул он. "К тебе святая сестра пришла, помолиться за твою грешную душу, христоубийца!"
— Сожгут его той неделей, — солдат облизнулся и пропустил монахиню в камеру: "А у вас больше печенья нет, сестра? Уж больно вкусное".
— Возьмите, конечно, ваше превосходительство, — захлопотала она. Солдат решил: "Вон там, на лестнице, все и съем, делиться не буду".
Монахиня перекрестилась и прошептала: "Во имя отца и сына, и святого духа, аминь!"
Она услышала удаляющиеся шаги солдата: "Жив. Господи, спасибо тебе, Господи".
Джо шмыгнула носом и опустилась на колени. Сквозь сон он почувствовал запах соли и свежести. "Не верю, — сказал себе Иосиф. "Я просто все еще дремлю, не может быть такого".
Он пошевелился и услышал ласковый, тихий голос: "Здравствуйте. Меня зовут сестра Хосефа".
Большие, прозрачные, светло-голубые глаза смотрели прямо на него. "Тебя зовут дура, — сердито сказал Иосиф. Он увидел, как Джо улыбается — счастливо, облегченно, не стирая слез с лица.
Он пошевелился и сел, привалившись к стене. "Я же тебе велел, — Иосиф вздохнул, — не торчать тут, а отправляться в Плимут. Ты почему меня не послушалась?"
Белые щеки покраснели. Джо смущенно опустила голову, укрытую апостольником. "Мы за кладом ходили, капитана Энрикеса, — пробормотала девушка, — а потом шторм был, "Молнию" разбило, мы новый корабль строили…"
— И ты все это время болталась на Карибах, вместо того, чтобы уехать в Англию, — проворчал мужчина. "Доски, что ли, для корабля пилила?"
— Я в Чарльстон ездила, — Джо посмотрела на него. Иосиф, помолчав, на мгновение закрыл глаза. Она была рядом, совсем рядом, так, что руку протяни — и коснешься нежных, розовых губ. "Нельзя, — напомнил он себе. "Она девчонка, младше тебя на двенадцать лет, зачем ты ей нужен? Не говоря уже обо всем остальном".
— С вашей сестрой все хорошо, — тихо сказала Джо. "Она в Бостоне, я вам привезла письмо от доктора да Сильвы, он ее на север отправлял". Девушка зарделась и едва слышно попросила: "Отвернитесь, пожалуйста".
Что-то зашуршало. Иосиф, украдкой, взглянул в ее сторону. "Лучше бы я этого не делал, — мрачно понял мужчина, увидев, как она, приподняв рясу, вытаскивает из-за грубого, шерстяного чулка, письмо. "Мне сейчас это бедро до конца жизни сниться, будет. А ну хватит! — велел он себе и услышал робкий голос: "Вот".
Бумага была теплой. Иосиф едва удержался, чтобы не прикоснуться к ней губами. Он пробежал глазами ровные строки. Дойдя до постскриптума, он усмехнулся: "Искренне рад, что могу больше не читать по вам кадиш".